Случайный отрывок из текста: Райнер Мария Рильке. Письма к молодому поэту
... Быть может, в Вас заключена возможность творить и чеканить образы, которую я считаю особенно счастливым и чистым проявлением жизни; тогда готовьте себя к этому,— но примите все, что ни случится, с большим доверием; если только это рождено Вашей волей или потребностью Вашего духа, примите эту тяжесть и не учитесь ненавидеть ничего. ...  Полный текст

ПИСЬМА К АНДЕРСЕНУ

От Г. X. Эрстеда

Копенгаген, 8 марта 1834 г.

Многоуважаемый друг!... Вы желаете, чтобы я высказал Вам свое мнение об «Агнете и водяном», и угрожаете принять молчание за выражение неодобрения. Вижу, Вы все тот же. Вы не можете не потребовать мнения того, кого нельзя удовлетворить, в данном случае. Право, не мне судить об этом Вашем произведении. Мы — если можно так выразиться — держимся в области поэзии различных вероисповеданий. Вы, кажется, того мнения, что поэт может творить что и как угодно, были бы только в его творении жизненность, чувство и фантазия. Я же требую, чтобы представляющийся нам в творениях поэта мир, при всей своей смелости и вдохновенности, управлялся теми же законами, как и реальный, обусловливающими возможность жить в нем. По-моему, в поэтическом творении должна господствовать идея о могуществе добра, что бы там поэт ни изображал, хоть самый ад. Поэт, по-моему, не имеет права ограничиваться одними мировыми диссонансами, вырванными из мировой гармонии, как ни одно музыкальное произведение не должно основываться на диссонансах, разрешение которых предполагается уже вне его. И мне приходится совершенно отрешиться от своих взглядов, ставших моей второй натурой, чтобы беспристрастно оценить произведения, не подчиняющиеся упомянутым мировым законам. Вы в своем новом произведении изображаете существо с вечно недовольным, тоскующим сердцем, стремящееся в какой-то новый, иной мир. В этой тоске, в этом стремлении нет, однако, ничего облагораживающего; это только необузданная жажда внешнего, а не духовного величия. Подобная жажда могла бы выражать стремление к высшему, но у Вас-то ничего такого здесь нет. Напротив, Агнета разрывает все узы дружбы и любви, чтобы удовлетворить своему личному, чувственному влечению. Конечно, поэт вправе рисовать и такие влечения, но тогда в его творении должна просвечивать идея — что это влечение нечто вроде дьявольского наваждения, что это наваждение не непреоборимо и что поддавшийся ему несчастный человек оказывается виновным, а не просто жертвой судьбы. Вы легко поймете, что подобный основной взгляд должен отозваться и на всем моем суждении о Вашем произведении. Вообще же я с удовольствием замечаю, что Вы проявили большое мастерство при обработке в драматическую поэму этого неблагодарного сюжета, соответствующего только былине. Прекрасные стихи и описания чувств и природы не преминули произвести на меня впечатление. А теперь надо кончить. Прибавлю только, что все у нас обстоит по-прежнему благополучно и что вся наша семья сохраняет о Вас самые хорошие воспоминания, как, надеюсь, и Вы о нас. И пусть мои неизменные взгляды на искусство не поколеблют той дружбы, которой Вы так долго дарили меня. Я также навсегда останусь Вашим другом. — Сердечно преданный Вам Г. X. Эрстед.