Случайный отрывок из текста: Фарид ад-дин Аттар. Рассказы о святых. Хазрат Рабийа Басри
... Случилось так, что хозяин дома проснулся среди ночи и его внимание привлек взволнованный голос Рабийи, молившейся Богу. Она говорила следующее: «Господи! Тебе хорошо известно, что больше всего на свете я хочу выполнять Твои приказания и служить Тебе всем сердцем, о свет моих очей. Если бы я была свободна, то дни и ночи проводила бы в молитвах. Но что я могу поделать, раз Ты сделал меня рабыней?» Хозяин Рабийи увидел, что в воздухе висит без всякой опоры волшебный светильник, и вся ее комната залита светом. В тот же миг он понял, что держать такую святую девушку в услужении — святотатство, и он решил сам служить ей. Утром он позвал ее и сказал о своем решении: отныне он будет служить ей, а она станет хозяйкой в доме. Если она будет настаивать на уходе из его дома, то он готов освободить ее из рабства. Она ответила, что хочет покинуть этот дом, чтобы совершать богослужения в одиночестве. Хозяин отпустил ее, и она ушла. ...  Полный текст

ПРИБАВЛЕНИЕ К «СКАЗКЕ МОЕЙ ЖИЗНИ»

1860 г.

6 января я опять уже находился в Копенгагене. Это был день рождения «отца» Коллина, день, чтимый не одним мною, но и многими, кому он помог выбиться на дорогу.

Всю же весну и лето я опять провел в разъездах. Меня увлекала мечта еще раз побывать в Риме и провести зиму в Италии. Отправился я через Германию. В Мюнхене ждали меня добрые друзья мои. Опять провел я несколько незабвенных, чудныx часов у художника Каульбаха. В его доме дышалось так легко, всякий чувствовал себя так уютно, и у него собирались многие из мюнхенских светил науки и искусств, как-то Либих, Зибольдт, Гейбель, Кобелль.

Король Макс и его супруга приняли меня по обыкновению очень милостиво, и мне вообще не легко было расстаться с городом искусств и дорогими моими друзьями.

Из Мюнхена я через Линдау перебрался в Швейцарию, в городок часовщиков Locle, где я в 1833 году написал свою поэму «Агнета и водяной» . В то время путешествие по этой местности было сопряжено с большими затруднениями, сколько часов приходилось тащиться в дилижансе, теперь же поезд живо доставил меня, куда следовало. В Locle жил мой земляк и друг Юлий Юргенсен, часовых дел мастер, изделия его ежегодно сбывались в огромном количестве в Америку. Старший сын Юргенсена был, как и младший брат его, деятельным помощником отца, но обладал также порядочным литературным талантом. Некоторые французские переводы моих сочинений признавались неудачными, и мой молодой друг желал попытаться дать лучшие. Он и принялся за работу под моим наблюдением, и я при этом имел случай убедиться, к своему изумлению, насколько датский язык богаче французского выражениями для передачи различных оттенков чувств и настроения. Последний часто дает лишь одно выражение там, где у нас их на выбор несколько. Французский язык я назову пластическим, приближающимся к искусству ваяния, где все строго определено, ясно и закруглено, а наш язык отличается богатством красок, разнообразием оттенков. И я радовался его богатству. А как он к тому же мягок и звучен, если на нем говорят, как следует!

Переводы Юргенсена вышли в 1861 году под общим заглавием «Fantasies danoises» .

В Женеве получил я известие о смерти Гейберга, которое сильно поразило меня своей неожиданностью. Да, все выдающиеся люди, представители науки и искусств, которых я знал, с которыми жил, мало-помалу вымирали, сходили со сцены один за другим!.. Я оставался в Женеве довольно долго, за половину сентября; с гор Юры уже дул холодный, зимний ветер и крутил пожелтевшую, опавшую листву. Известия, приходившие из Италии не особенно-то заставляли стремиться туда. Я сомневался, что найду сносное зимнее помещение в Риме, а в Испании была холера, и я решил вернуться на зиму в Данию.

Вместе с своим молодым другом художником Амбергером прибыл я через Базель в Штутгардт. Его встретил здесь на вокзале знакомый его, известный издатель Гофман, который, познакомившись со мною, тотчас же любезно пригласил погостить к себе и меня. Директор театра предоставил мне место в своей ложе. «Да, вам-то хорошо путешествовать! — говорили мне мои копенгагенские друзья и знакомые, когда я рассказывал им потом о гостеприимстве, которое находил повсюду. — Для вас всюду открыты гостеприимные приюты — ив горах Юры, и в Штутгардте, и в Мюнхене, и в Максене, словом всюду!» «Ваш дом на хвосте дракона-паровоза!» — писал мне однажды Ингеман, и оно почти что так и было. Сочельник пришлось мне провести не в Риме, как я было думал, но в Баснэсе, и очень хорошо, весело. Тут я и написал две сказки: «Навозный жук» и «Снегур» .