Случайный отрывок из текста: Райнер Мария Рильке. Письма к молодому поэту
... Людям уже пришлось изменить многие представления о движении, постепенно они научатся понимать, что-то, что мы называем судьбой, рождается из глубин самого человека, а не настигает людей извне. И лишь потому, что так много людей не смогли справиться со своей судьбой, когда она была в них, и сделать ее своей жизнью, они не поняли, что же родилось из их глубины; и это новое было им таким чужим, что они в своем неразумном страхе утверждали, что именно сейчас это новое вошло в них, и клялись, что раньше они никогда не обнаруживали в себе ничего подобного. И как люди долгое время заблуждались насчет движения солнца, так мы и теперь еще заблуждаемся насчет движения будущего. Будущее неотвратимо, дорогой господин Каппус, но мы движемся в бесконечном пространстве. ...  Полный текст

Д. Шеваров: Дюймовочка из Касимова

Анна Ганзен... Какое морозное, звонкое имя! Будто кто-то постучал с улицы в заиндевевшее окно - коротко и весело, и стекло отозвалось по комнатам: "Ан-н, ан-н, ен-н..."

Как там, в "Дюймовочке"?

"Жила одна женщина, и не было у нее детей. А ей очень хотелось маленького ребеночка..."

Возможно, все так и было. Было ячменное зернышко. Был снег. Помните, как много снега в "Дюймовочке"?

"Пошел снег, и каждая снежинка была для Дюймовочки то же, что для нас целая лопата снегу..."

Аня родилась на исходе 1869 года в маленьком городе Касимове, что на Оке. До Рождества оставалось несколько дней, и у всех было веселое, расчудесное настроение. Со стороны это было не очень заметно - только дымки стояли в морозном воздухе, как заколдованные, да  улица скрипела валенками и звенела ведрами. Но маленькая Аня все приметила и решила, что мир очень рад ее появлению на свет, а город Касимов рад больше всех. Утро жизни обещало быть замечательным.

Аня рано стала писать стихи. Многие девочки пишут стихи, а потом бросают. У Ани эта привычка осталась на всю жизнь — записывать свои чувства в стихах.

О мир созвучий гармоничных,

Видений, образов, картин

И грез волшебно-поэтичных,

Меня влечешь лишь ты один,

Так писала Аня в четырнадцать лет, как раз накануне того, как совершенно сказочные обстоятельства вмешались в ее жизнь.

Могла ли девочка  из провинциального Касимова вдруг встретить актера Королевского театра Дании? В грезах и видениях, конечно, могла. И влюбиться могла по-детски призрачно и нежно. Но в жизни? Нет, в жизни вероятность их встречи определенно была равна нулю.

И все-таки они встретились: шестнадцатилетняя гимназистка Аня Васильева и бывший актер Королевского театра в Копенгагене Петер Ганзен. Где и как это случилось — не знаю. Знаю лишь, что к тому времени отец Ани, купец Василий Васильев, перевез семью в Петербург, Аня училась в Литейной гимназии (и закончила ее потом с серебряной медалью), а Петер Ганзен поступил на русскую службу, был почтово-телеграфным чиновником 2-го разряда и заведовал телеграфной школой.

Необычным чиновником был Петер Ганзен. "Милостивый государь, Петр Богданович!" — так обращался к нему великий русский писатель Иван Гончаров, который одно  время хотел учиться у Ганзена датскому языку. Петер, ставший в России Петром, был знаком и состоял в переписке с Львом Толстым, Владимиром Соловьевым, Иваном Гончаровым по одной причине: он переводил русских писателей на датский язык. А скандинавских писателей – на русский. Ганзен - единственный датчанин, попавший в словарь "Русские писатели".

"Я могу только радоваться, - писал ему Гончаров, — что перевод попал в такие хорошие руки, как Ваши..." Приехав в Россию без единого русского слова в запасе, Ганзен через семь лет так говорил и писал по-русски, что никто не мог принять его за иностранца. И объяснялся он с Аней Васильевой, конечно же, по-русски.

Но мне почему-то думается, что первой объяснилась Аня. И кажется — в письме.

...Я, наконец, должна признаться

И тайну сердца вам сказать.

Уж год минул с того мгновенья,

Как в вальсе вы со мной неслись

И звуки дивно в отдаленьи

Волной волшебною лились...

Крупным каллиграфическим почерком записала Аня эти стихи в линованную ученическую тетрадку. Сохранились листки из нее, и мы теперь знаем, как они встретились - в вальсе...

... И с этих пор я безнадежно

 Люблю всем сердцем вас…тебя!

В 1888 году они обвенчались. Аня Васильева стала Анной Ганзен. Она закончила Высшие женские курсы, но главный университет был теперь дома. За каких-то два-три года она выучилась у Петера датскому, норвежскому, шведскому языкам. Петер берется переводить пьесы и автобиографию Андерсена, Аня выбирает его сказки.

То ли оттого, что Петер много рассказывал ей об Андерсене, с которым был знаком в юности, то ли потому, что Аня была еще сама как ребенок, но переводы сказок ей удались, и мы до сих пор читаем великого датчанина в переводах Анны Ганзен.

В этом  году исполнилось ровно сто лет, как в России вышло четырехтомное собрание Г.Х. Андерсена в переводах А. и П. Ганзенов. Тогда Андерсен впервые был переведен не с вторичных немецких изданий, а с оригинала. Андерсен заговорил с детьми сильным языком русской литературы.

"Ласточка взвилась стрелой и полетела над темными лесами, над синими морями и  высокими горами, покрытыми снегом. Тут было очень холодно, и Дюймовочка вся зарылась в теплые перья  ласточки..."  Теперь нам кажется, что имя Дюймовочка  всегда было в русском языке. Удивительно,  как оно сразу, еще в начале нашего века, стало для всех русских читателей домашним, своим. Василий Розанов вспоминал, как его дочка Надя запоем читала Андерсена в 1906 году: "... 7-ми лет она раз 20 перечитала "Дюймовочку".., всем рассказывала о своей Дюймовочке и на несколько лет мы ее прозвали Дюймовочкой. Она была тогда совсем крошечной..."

У Анны и Петера Ганзенов было пятеро детей: сыновья Владимир, Лев и Дмитрий, две дочери, одну из которых звали Марианной. Сохранилась сказка в стихах "Про Ёженьку", которую Анна Васильевна написала для своих маленьких детей. "Жил-был Ёженька в лесу возле старых гор..."

1917 год расколол семью. Петер Ганзен уехал на родину в Данию. Дмитрий жил в Риге и оказался тоже за границей. Владимир застрелился. Лев был расстрелян как царский офицер. Одна из дочерей осталась с матерью. В октябре 1918-го Анна Васильевна записала в дневнике:

... Не до нежных слов, объятий

тем, кто местью опьянен,

кто взял гимном хор проклятий,

рев толпы, голодных стон!

В июне 19-го года Анну Ганзен арестовали в Петрограде вместе с дочкой.  Несколько недель они провели в доме предварительного заключения на Шпалерной, 25. Потом их перевезли в московскую тюрьму. В чем обвиняли Ганзен — неизвестно. Корней Иванович Чуковский пишет: "по какому-то недоразумению..." Он упоминает об этом в неопубликованных до сих пор примечаниях к своей "Чукоккале", где осталось письмо Анны Ганзен, написанное, как обычно, в стихах. Его удалось вынести со Шпалерной историку и критику Зинаиде Венгеровой. Письмо большое, последние строчки такие:

Пусть кончу жизненную сагу,

Как не гадала - не ждала.

На свете все ведет ко благу,

Ни на кого в душе нет зла…

Чуковский, комментируя много лет спустя эти, как он говорит, "незатейливые вирши", пишет: "... Ганзен, одна из лучших переводчиц той эпохи. Русские читатели моего поколения знали Андерсена, Ибсена, Гамсуна... по ее переводам. Это была ... деятельная и добрая, всеми любимая женщина. Вечно хлопотала о каких-нибудь неимущих и страждущих..."

Не знаю, кто похлопотал о ее спасении, но из тюрьмы ее с дочерью освободили где-то в конце 1919 года. Возможно, что помог Горький, ведь она трудилась под его началом во "Всемирной литературе". Из тюрьмы она передала ему поэму, сочиненную в заключении.

Она могла бы, наверное, вырваться из голодной России и уехать к мужу в Данию, но осталась на родине. По-прежнему занималась переводами, теперь уже вместе с дочерью. Одно время была избрана и работала казначеем Ленинградского союза писателей.

 До конца двадцатых годов ей удавалось переписываться с Дмитрием и его женой, жившими в Латвии. 27 августа 1929 года сын написал ей из Риги: "Дорогая мама-бабушка! Ну вот, есть у тебя теперь внук Алексей..."

Где теперь живет Алексей Дмитриевич Ганзен? Знать бы, что жив... В архиве Анны Васильевны есть упоминания и о другом внуке, сыне Ольги. Только вот как его звали — пока не знаю. Сохранилась записка Ганзен, адресованная директору ленинградского Детгиза  Г.И. Мишкевичу где-то в середине тридцатых годов:

"Сегодня присылаю Детгизу 4 сказки Андерсена в моем новом переводе... Задержка вызвана... операцией, сделанной моему внуку (удаление гланд)..."

Что стало с мальчиком в блокаду? Ушел ли он на фронт, был ли отправлен с какими-нибудь знакомыми в Касимов к родственникам? Об этом я тоже пока ничего не знаю.

Петер Ганзен умер в декабре 1930 года. Дмитрий писал матери 8 января 31-го года: "Дорогая мамочка, вернулся из моего грустного путешествия... Очень тяжела была последняя неделя, когда папа по ночам бредил, говорил по-русски и пытался встать... В тот же день появились маленькие некрологи в газетах... Статьи в газетах были очень прочувствованны. Вспоминалась папина долгая жизнь, его работа, его привычки, его последние годы в Копенгагене... У папы на книжке было что-то 156 крон. Эти деньги также пошли на похороны..."

В первых числах июня 1941-го Анна Васильевна завела новую тетрадку для стихотворного дневника. На обложке написала: "В черные дни".

Уходит старый страшный год,

И пусть с собой он унесет

Все злобы года — лихолетья.

Но пусть на многие столетья

Людская память сохранит

Незыблемое, как гранит.

Спасибо тем, чьей волей гордой,

В победу нашу верой твердой

Спасется Красный Ленинград.

Эти строчки помечены 31 декабря 1941 года. Рядом — посвящение: "Сереже Кетлинскому на добрую память и с приветом на новый 1942-й год". Может быть, Сережа жил по соседству и был последним, кто мог чем-то помочь семидесятилетней женщине?..

2 апреля 1942 года Анна Васильевна Ганзен умерла в своей застуженной квартире номер 6 в доме № 17 по 10-й линии Васильевского острова.

Первый раз я написал о Ганзенах в новогоднем номере "КП" за девяносто первый год. Пришли письма. Судьба потомков Анны и Петера Ганзенов из этих писем не прояснилась. Зато прояснилась благодарность читателей  к тем, чьи лица и судьбы так долго были скрыты за неприметной строчкой в конце книги сказок: "Пер. с датского А. и  П. Ганзен".

Елена Евсеевна Бошкина из Алма-Аты  написала  мне тогда: "Спасибо Вам за дань отданную Ганзенам! Откуда мы бы еще о них узнали?..  Читала Вас, а вспоминала своего Андерсена 42-го года. Колхоз в деревне Носково Новосибирской области. После 7-го класса нас по нескольку человек раскидали по разным колхозам. Носково — один из самых бедных. Люди пухнут с голода, хлеба не видят, на трудодни - палочки. Нас, двух девчат, поселили в пустующую летом школу. Спали мы там на голых столах после прополки овсов, голодали, и там я нашла великую радость и счастье! Там в этой школе был шкаф с книгами: Андерсен, Диккенс, Аксаков. Я тогда решила, что голод не страшен, если есть что читать. И не то чтоб я впервые встретилась с Андерсеном, нет. Мне его читал папа. Но в  этой пустой школе я Андерсена для себя открыла!.."

Сейчас в Дании кончаются детские рождественские праздники. Но возле каждой городской ратуши еще стоят елки, украшенные шарами, бантами и свечками. В каждом  окошке еще  горят разноцветные лампочки и качаются соломенные козлики. На улицах много музыки и детей.

Только пустует маленькое гнездо – как раз над окном сказочника.

Весной в него вернется с юга ласточка, она расскажет, как там Дюймовочка.     

С.-ПЕТЕРБУРГ- МОСКВА

P.S. Автор благодарен директору Санкт-Петербургского филиала Архива РАН Владимиру Соболеву, сотрудникам рукописного отдела Пушкинского Дома и Елене Чуковской за неоценимую помощь в подготовке  этого материала.

Послесловие, которое свалилось как снег на голову

... Ну вот, сказочные обстоятельства закрутили и меня! Я просто чувствую, как они уносят листки бумаги с моего стола. Лицо у меня горит, будто метель жжет его.

А все дело в том, что я только что разговаривал по телефону с правнуком Анны и  Петера Ганзенов! Он живет в Петербурге, зовут его в честь прадеда Петром. Петр Кожевников. Один из самых юных авторов бесцензурного и гонимого в конце 70-х журнала "Метрополь", замечательный писатель, актер и художник. Конечно же, я слышал о нем и даже кое-то читал, но откуда я мог знать, что он правнук Анны Ганзен?

А узнал я об этом из разговора с Лилианой Зиновьевной Лунгиной, переводчиком самых популярных у нас скандинавских сказок, в том числе и повестей Астрид Лингрен о Карлсоне, Пеппи, Эмиле из Лененберги. Я случайно заговорил о Ганзенах, Лилиана Зиновьевна вспомнила о Петре Кожевникове. Мир тесен, а мир добрых и талантливых людей - при всей их разбросанности по планете - он тесен, как старый дом.

Сейчас мне почему-то кажется, что это меня нашли. Как оловянного солдатика андерсеновской сказки... У истории об Анне Ганзен, которую я начал вам сегодня рассказывать, будет теперь продолжение. Возможно, его напишу уже не я, а Петр Кожевников-Ганзен, который все-таки писатель в четвертом поколении и знает о своей  родословной куда больше меня. И тогда вам откроется много замечательных событий из  жизни удивительной семьи, которая уже второй век служит русской литературе.

«Все прояснится, все встанет на свои места… А пока я умолкаю, счастье, что мой рассказ кончается так по-рождественски - не грустным, а веселым многоточием, похожим на конфетти...

Шеваров Д.

Первое сентября.- 1996.- 4 января.

Оригинал текста - http://rcl.boom.ru/ganz_htm/dyjm.htm