Случайный отрывок из текста: Фарид ад-дин Аттар. Рассказы о святых. Хазрат А6ул Хасан Хиркани
... Однажды Хазрат Абу Саид, известный святой, пришел к Абул Хасану. Во время беседы Абул Хасан, охваченный экстатическим состоянием, обнял святого. Придя домой, Абу Саид всю ночь провел в молитвах, стоя на коленях и часто вскрикивая в экстазе. Утром Абу Саид пришел к Абул Хасану и начал умолять его взять назад искру духовности, которую он зажег в нем своим объятием, так как он не был настолько подготовленным, чтобы выдержать это состояние. Абул Хасан еще раз обнял его, и он снова вошел в нормальное состояние. ...  Полный текст

Уолт Уитмен. Листья Травы

Морские Течения

ИЗ КОЛЫБЕЛИ, ВЕЧНО БАЮКАВШЕЙ

КОГДА ЖИЗНЬ МОЯ УБЫВАЛА ВМЕСТЕ С ОКЕАНСКИМ ОТЛИВОМ

СЛЕЗЫ

ПТИЦЕ ФРЕГАТУ

МОЛОДОЙ РУЛЕВОЙ У ШТУРВАЛА

НОЧЬЮ НА МОРСКОМ БЕРЕГУ

МИР ПОД МОРСКОЙ ВОДОЙ НОЧЬЮ

У МОРЯ ОДИН

ПЕСНЯ ВСЕХ МОРЕЙ И ВСЕХ КОРАБЛЕЙ

НОЧНОЙ ПАТРУЛЬ

ЗА МОРСКИМ КОРАБЛЕМ

ИЗ КОЛЫБЕЛИ, ВЕЧНО БАЮКАВШЕЙ

Из колыбели, вечно баюкавшей,

Из трели дроздов, подобной музыке ткацкого челнока,

Из темной сентябрьской полночи,

Над бесплодными песками и полем, по которым бродил одинокий ребенок, босой, с головой непокрытой,

Сверху, с небес, омытых дождем,

Снизу, из трепета зыбких теней, дышавших, сплетавшихся, словно живые,

Из зарослей вереска и черной смородины,

Из воспоминаний о певшей мне птице,

Из воспоминаний о тебе, мой скорбный брат,— из падений и взлетов песни твоей,

Из долгих раздумий под желтой луной, так поздно встающей и словно опухшей от слез,

Из первых предвестий любви и недуга, там, в той прозрачной дымке,

Из тысяч немолкнущих откликов сердца,

Из множества ими рожденных слов,

Которым нет равных по силе и нежности,

Из этих слов, воскрешающих прошлое,

Порхавших, словно пушинка, то вверх, то вниз и уже высоко в небесах,

Рождавшихся здесь, на земле, и потом ускользавших поспешно,—

Я, взрослый мужчина, плачущий снова, как мальчик,

Который кидался на влажный песок, лицом к набегавшей волне,

Певец печали и радости, в котором прошлое встретилось с будущим,

На все едва намекая, над всем паря и скользя,—

Сплетаю песню воспоминаний.

Однажды, Поманок,

Когда уже не было снега, и в воздухе пахло сиренью, и зеленела трава,

Я видел в кустах шиповника, здесь, на морском берегу,

Двух пташек из Алабамы,—

Гнездо и четыре светло-зеленых яйца в коричневых крапинках,

И Дни напролет самец хлопотал, улетая и вновь прилетая,

А самка с блестящими глазками дни напролет сидела молча в гнезде,

И дни напролет любознательный мальчик, чтоб их не вспугнуть

стоявший поодаль, Следил, наблюдал и старался понять.

Свет! Свет! Свет!

Дари нам свет и тепло, великое солнце!

Покуда мы вместе,— покуда мы греемся здесь!

Мы вместе!

Дует ли южный, дует ли северный ветер,

Белый ли день или черная ночь,

Дома иль где-нибудь там, над рекою, в горах —

Все время петь, забывая время,

Покуда мы вместе.

И вот внезапно,

Быть может, убитая,— кто ответит? — она исчезла,

Она поутру не сидела на яйцах в гнезде,

Не появилась ни к вечеру, ни назавтра,

Не появлялась уже никогда.

С тех пор все лето, в шуме прибоя,

В ночи, при луне, в безветренную погоду,

Над хрипло рокочущими волнами

Иль днем — кружась над шиповником, перелетая с куста на куст,—

Я это видел, я слышал,— ее призывал одинокий супруг,

Печальный гость из Алабамы.

Дуй! Дуй! Дуй!

Дуй, ветер морской, на прибрежье Поманока,

Я жду, возврати мне супругу мою!

Под небом, сверкающим звездами,

Всю ночь напролет на выступе камня,

У моря, почти среди плещущих волн,

Сидел одинокий чудесный певец, вызывающий песнями слезы.

Он звал супругу.

И то, что пел он, из всех людей на земле понятно мне одному.

Да, брат мой, я знаю,

Я сделал то, что другим недоступно,

Я сохранил, как сокровище, каждую ноту.

Бывало, бывало не раз, я, крадучись, выходил на прибрежье,

Бесшумно, почти растворяясь в тенях, избегая лунного света,

То слушая смутные зовы, отзвуки, отклики, вздохи,

То глядя во мглу, на белые руки волн, неустанно кого-то манившие,

И босоногий мальчишка, с копною волос, растрепанных ветром,—

Долго, долго я слушал.

Я слушал, чтобы запомнить и спеть, и вот я перевел эти звуки,

Идя за тобою, мой брат.

Покоя! Покоя! Покоя!

Волна, догоняя волну, затихает,

За нею нахлынет другая,— обнимет ее и также затихнет в объятъях,

Но мне, но мне любовь не приносит покоя.

Понизу движется месяц — как поздно он встал!

Как медленно всходит — он, верно, также отягощен любовью, любовью.

К берегу море, безумствуя, льнет, Полно любовью, любовью.

О, ночь! Не моя ли любовь порхает там, над прибоем?

Не она ль, эта черная точка — там, в белизне?

Зову! Зову! Зову!

Громко зову я тебя, любимая.

Высокий и чистый, мой голос летит над волнами,

Наверное, ты узнаешь, кто зовет тебя здесь,

Ты знаешь, кто я, любимая.

Низко висящий месяц!

Что за пятно на твоей желтизне?

О, это тень, это тень супруги моей!

О месяц, молю, не томи нас в разлуке так долго!

Земля! Земля! О земля!

Куда ни направлюсь, я думаю только о том, что ты бы могла возвратить мне супругу — если б хотела!

Куда ни взгляну, мне кажется, будто я вижу ее неясную тень.

О восходящие звезды!

Быть может, та, о ком я тоскую, взойдет среди вас!

О голос! Трепетный голос!

Пусть громче разносится он в пространстве,—

Сквозь землю, через леса!

Где-то, силясь его уловить, находится та, о ком я тоскую.

Звените, ночные песни!

Безответные песни ночные!

Песни неразделенной любви! Песни смерти!

Песни под желтой, медлительной, тускло глядящей луной!

Под этой холодной луной, почти погрузившейся в море!

Безумные песни отчаянья!

Но тише! Криков не надо!

Тише, я буду шептать.

И ты на мгновенье умолкни, ты, глухо шумящее море.

Мне слышится, где-то вдали отвечает моя супруга,

Едва уловимо,— о, дай мне прислушаться, тише!

Но только не смолкни совсем, ибо ей уж тогда не вернуться.

Вернись, любимая!

Слышишь, я здесь!

Этой созревшею песней я говорю тебе, где я,

Этот ласковый зов обращаю к тебе, к тебе.

О, берегись, не дай себя заманить!

То не голос мой, нет, то ветер свистит,

То брызги и шум клокочущей пены,

А там — скользящие тени листьев,

О, темнота! Безответность!

О! Я болен тоскою моей!

О, желтый нимб в небесах близ луны, опустившейся в море!

О, грустное отраженье в воде!

О, голос! О, скорбное сердце!

О, мир—и я, безответно поющий, безответно поющий всю ночь!

О, жизнь! О, прошлое! Гимны радости

Под небом — в лесах — над полями.

К любимой! К любимой! К любимой! К любимой! К любимой!

Но нет любимой, нет ее больше со мной!

Мы расстались навеки!

И песнь умолкает.

А все остальное живет — сияют светила,

И веют ветры, и длятся отзвуки песни,

И, жалуясь гневно, могучее старое море по-прежнему стонет,

Кидаясь на серый шуршащий песок на берег Поманока.

И желтый растет полумесяц — он опускается,, никнет, лицом едва не касается волн.

И вот восторженный мальчик с босыми ногами в воде, о волосами по ветру,

Любовь, таимая прежде, потом сорвавшая цепи и ныне — заполыхавшая вдруг,

Значенье той песни, глубоко запавшее в душу,

И на щеках непонятные слезы,

Беседы — втроем, и звуки, и полутона,

И дикое старое море, чей ропот угрюмый

Сродни был вопросам, теснившимся в сердце ребенка,

И выдавал давно потонувшие тайны

Грядущему поэту любви.

Демон иль птица (сказала душа ребенка),

Ты пел для супруги? Иль, может быть, пел для меня?

Еще не прощался я с детством, уста мои спали,

Но вот я услышал тебя,

И мне открылось, кто я; я проснулся,

И тысячи новых певцов, и тысячи песен — возвышенней, чище, печальнее песен твоих,

И тысячи откликов звонких возникли, чтоб жить со мной,

Жить и не умереть никогда.

О ты, певец одинокий, ты пел о себе — предвещая меня,

И я, одинокий твой слушатель, я, твой продолжатель, вовеки не смолкну,

Вовеки не вырвусь, и это вовеки, и стоны любви в душе не стихнут вовеки,

Вовеки не стану ребенком, спокойным, таким же, каким был когда-то в ночи,

У моря, под желтой отяжелевшей луной,

Где все зародилось — и пламя, и сладостный ад,

И жажда моя, и мой жребий.

О, дай путеводную нить! (Она где-то здесь, во мраке.)

О, если вкусил я так много, дай мне вкусить еще!

Одно только слово (я должен его добиться),

Последнее слово — и самое главное,

Великое, мудрое,— что же? — я жду.

Иль вы мне шепнули его, иль шепчете, волны, издревле.

Из ваших ли влажных песков иль из пены текучей оно? 

Что ж отвечаешь ты, море?

Не замедляя свой бег, не спеша,

Ты шепчешь в глубокой ночи, ты сетуешь перед рассветом,

Ты нежно и тихо лепечешь мне: «Смерть».

Смерть и еще раз смерть, да, смерть, смерть, смерть.

Ты песни поешь, не схожие с песнями птицы, не схожие с теми, что пело мне детское сердце,

Доверчиво ластясь ко мне, шелестя у ног моих пеной,

Затем поднимаясь к ушам и мягко всего захлестнув,—

Смерть, смерть, смерть, смерть, смерть.

И этого я не забуду.

Но песню, которую темный мой демон, мой брат,

Мне пел в ту лунную ночь на седом побережье Поманока,

Я сплел с моею собственной песней,

С миллионами песен ответных, проснувшихся в этот час,

А в них — слово неба, и ветра,

И самой сладостной песни,

То сильное мягкое слово, которое, ластясь к моим ногам

Или качаясь, подобно старухе в прекрасных одеждах, склонившейся над колыбелью,

Шептало мне грозное море.

КОГДА ЖИЗНЬ МОЯ УБЫВАЛА ВМЕСТЕ С ОКЕАНСКИМ ОТЛИВОМ

1

Когда жизнь моя убывала вместе с океанским отливом,

Когда я бродил по знакомым берегам,

Когда проходил там, где рябь прибоя всегда омывает тебя, Поманок,

Где волны взбегают с хрипом и свистом,

Где неистовая старуха вечно оплакивает своих погибших детей,

В этот день, это было поздней осенью, я пристально смотрел на юг,

И электричество души сбивало с меня поэтическую спесь —

Я был охвачен чувством, что эта кромка отлива,

Ободок, осадок, воплощает дух моря и суши всей планеты.

Мой зачарованный взгляд обращался на север, опускался, чтобы разглядеть эту узкую полоску,

Солому, щепки, сорняки и водоросли,

Пену, осколки блестящих камешков, листья морской травы, оставленные отливом отбросы,

Я проходил милю за милей, и разбивающиеся волны ревели рядом со мной.

И когда я снова и снова искал подобия,

Ты, Поманок, остров, похожий на рыбу, преподнес мне все это,

Пока я бродил по знакомым берегам,

Пока с наэлектризованной душой искал образы.

2

Когда я брожу по незнакомым берегам,

Когда слушаю панихиду, голоса погибших мужчин и женщин,

Когда вдыхаю порывы неуловимых бризов,

Когда океан подкатывается ко мне все ближе и ближе с такою таинственностью,

Тогда для бесконечности я тоже значу не больше,

Чем горсть песчинок, чем опавшие листья,

Сбившиеся в кучу и завалившие меня, как песчинку.

О, сбитый с толку, загнанный в угол, втоптанный в грязь,

Казнящий себя за то, что осмелился открыть рот,

Понявший наконец, что среди всей болтовни, чье эхо перекатывается надо мной, я даже не догадывался, кто я и что я,

Но что рядом с моими надменными стихами стоит мое подлинное

Я, еще нетронутое, невысказанное, неисчерпанное,

Издали дразнящее мепя шутовскими песенками и поздравлениями,

Взрывающееся холодным ироническим смехом над любым, написанным мною словом,

Молча указывая сначала на мои стихи, потом на песок под ногами.

Я осознал, что действительно не разбирался ни в чем, ни в едином предмете и что никто из людей не способен разобраться,

Здесь, у моря, Природа использовала свое превосходство, чтобы устремиться ко мне и уязвить меня,

Только потому что я осмелился открыть рот и запеть.

3

Два океана, я сблизился с вами,

Мы ропщем с одинаковой укоризной, перекатывая неведомо зачем волны и песок,

Этот сор и дребезг — вот образ для меня, и для вас, и для всего сущего.

Вы, осыпающиеся берега со следами разрушения,

И ты, похожий на рыбу остров, приемлю то, что у меня под ногами,

Что твое, то и мое, отче.

Я тоже — Поманок, я тоже пенился, громоздил бесконечные наносы и был выброшен на твой берег,

Я тоже только след прибоя и осколков,

Я тоже оставляю на тебе, похожий на рыбу остров, свои обломки.

Я бросаюсь к тебе на грудь, отче,

Я так к тебе прижимаюсь, что ты не можешь меня оттолкнуть,

Я стискиваю тебя до тех пор, пока ты мне не ответишь хоть чем-нибудь.

Поцелуй меня, отче,

Коснись меня губами, как я касаюсь любимых,

Шепни мне, покуда я сжимаю тебя, тайну твоего ропота, которой я так завидую.

4

Отливайте, волны жизни (прилив еще повторится),

Неистовая старуха, не прекращай своих рыданий,

Бесконечного воя над погибшими, но не бойся меня, не отвергай меня,

Не ропщи так хрипло и сердито, не буйствуй у моих ног, когда я касаюсь тебя или заимствую у тебя силы.

Я с любовью думаю о тебе и обо всем,

Я делаю выводы за тебя и за тот призрак, что свысока наблюдает, как мы пролагаем путь, но следует за мной и за всеми нами.

Это я и все мы — разметанные наносы, мертвые тельца,

Снежная белая пена и пузыри

(Смотри, тина опадает наконец с моих мертвых губ,

Смотри, мелькают и искрятся все цвета радуги),

Пучки соломы, песок, обломки,

Поднятые на поверхность многими противоборствующими настроениями,

Шторма, штиля, темени, зыби,

Обдумывание, взвешивание, вздох, соленая слеза, прикосновение жидкости или земли —

Все это поднято нескончаемыми трудами, перебродило и вышвырнуто;

Два или три свежесорванных цветка, плывущих по волнам, вынесенных течением,

Именно для нас, которые справляют панихиду Природы,

Именно оттуда, откуда трубят трубы грома,

Мы, капризные, сами не знающие, откуда нас занесло, мы распростерты перед вами,

Перед теми, кто сидит здесь или ходит,

И кто бы вы ни были, мы тоже часть наноса, лежащего у ваших ног.

СЛЕЗЫ

Слезы! слезы! слезы!

В ночи, в одиночестве, слезы

На белеющий берег падают капля за каплей, и их поглощает песок.

Слезы, и ни единой звезды, всюду тьма и безлюдье,

Мокрые слезы бегут по лицу, укутанному темною тканью;

О, кто этот призрак? эта тень в темноте, вся в слезах?

Кто это бесформенной глыбой сгорбился там на песке?

Слезы, что струятся ручьями, слезы всхлипов и мук, заглушаемых дикими воплями;

О буря, что зародилась и выросла и быстро помчалась бегом по отлогому берегу моря!

О дикая и мрачная буря ночная — о рыгающий и бешеный шторм!

О тень, ты при свете дня такая благопристойная, чинная, с размеренным шагом и спокойным лицом,

Но в ночи, когда никто не глядит на тебя,— о, тогда вырывается из берегов океан

Слез! слез! слез!

ПТИЦЕ ФРЕГАТУ

Ты спала эту ночь высоко в небесах, выше бури,

Ты проснулась — и снова на сказочных крыльях в полет

(В дикой ярости шторм? Ты взмыла над штормом,

Там, в небе, твой отдых, и небо, твой раб, словно в люльке, качает тебя);

Ты плывешь синим пятнышком над горизонтом далеким,

Как за светилом, встающим из вод, слежу с корабля за тобой

(Я и сам только пятнышко, точка в безбрежности мира).

Далеко, далеко в море,— 

Когда гневный прибой этой ночью усеял обломками берег,

Когда над землей показался счастливый, безоблачный день,

Зажглась розовая заря, вспыхнуло солнце,

Хлынул чистый лазурный воздух,—

Далеко, далеко в море вновь показалась и ты.

Ты рождена мериться силами с бурей (вся ты—крылья!),

Состязаться и с небом, и с сушей, и с морем, и с ураганом,

Ты воздушный корабль, никогда не спускающий парусов,

Ты без устали дни и недели летишь вперед и вперед сквозь пространство, кружишься над царствами,

На Сенегале закат ты встречаешь, а утро — в Америке,

Ты ликуешь, резвясь среди молний и грозовых облаков,

И когда ты проносишься там — будь у тебя моя душа,—

Какие радости, какие радости ты бы ведала, птица!

МОЛОДОЙ РУЛЕВОЙ У ШТУРВАЛА

Молодой рулевой у штурвала

Бережно ведет корабль.

Сквозь туман доносится скорбный звон

Океанского колокола — о предупреждающий колокол, качающийся на волнах!

О, ты хорошо предостерегаешь, ты, колокол, звонящий у морских рифов,

Звонящий, звонящий, чтоб корабль об опасности предупредить.

Ибо когда ты, рулевой, стоящий начеку, услышишь тревожный звон,

Нос корабля поворачивается, тяжело груженный корабль меняет галс, быстро уходит под серыми своими парусами,

Прекрасный, величественный корабль со всем своим огромным богатством, веселый, невредимый.

Но ты, о корабль, бессмертный корабль! Корабль на корабле!

Корабль тела, корабль души — все в пути, в пути, в пути.

НОЧЬЮ НА МОРСКОМ БЕРЕГУ

Ночью на морском берегу

Стоит девочка рядом с отцом

И глядит на восток, в осеннее небо.

Там, наверху в темноте,

Беспощадные хищные тучи, похоронные тучи расстилаются черными массами,

Злые и быстрые, они опускаются к нижнему краю небес,

К той ясной и прозрачной полоске небес, что осталась еще на востоке,

Туда, где, большая, спокойная, встает владыка-звезда Юпитер.

И тут же, чуть повыше, поблизости

Плывут нежные сестры Плеяды.

Девочка, ухватившись за руку отца

И глядя с берега на эти похоронные тучи, которые победно спускаются ниже, чтобы проглотить поскорее все небо,

Беззвучно плачет.

Не плачь, дитя,

Не плачь, моя милая,

Дай я поцелуями уберу твои слезы.

Беспощадные тучи — недолго им быть победителями,

Недолго им владеть небом, это только кажется, что звезды проглочены ими,

Юпитер появится снова, будь покойна, взгляни на него завтра ночью, и Плеяды появятся снова,

Они бессмертны, серебряные и золотые звезды, они засверкают опять,

Большие звезды и малые засверкают опять, все это им нипочем,

Громадные бессмертные солнца и задумчивые долговечные лупы,— они засверкают опять.

Дорогое дитя, ты плачешь об одном лишь Юпитере?

Ты тоскуешь лишь о погребении звезд?

Есть нечто

(Нежно целуя тебя, я говорю тебе шепотом,

Я даю тебе первый намек, неясное указание, загадку),

Есть нечто, что даже бессмертнее звезд

(Много прошло погребений, много дней и ночей),

Нечто, что в мире пребудет даже дольше, чем светоносный Юпитер,

Дольше, чем солнце, или какой-нибудь кружащийся спутник,

Или сверкающие сестры Плеяды.

МИР ПОД МОРСКОЙ ВОДОЙ

Мир под морской водой,

Леса на дне моря, их листья и ветви,

Морская капуста, бескрайние просторы лишайников, диковинные семена и цветы, непроходимые чащи, прогалины, розовый дерн,

Различные краски, бледно-серая, зеленая, пурпурная, белая, золотая, игра света, проходящего сквозь воду;

Немые пловцы среди скал, кораллов, травы, камышей,— и пища для-этих пловцов;

Сонные существа, что пасутся, повиснув глубоко под водой, или медленно ползут у самого дна,—

Кашалот на поверхности моря, выдувающий воздух и воду или играющий гибким хвостом,

Акула со свинцовыми глазками, морж, черепаха, мохнатый морской леопард и тропический скат.

Какие страсти, сраженья, схватки, погони видишь в этих океанских глубинах, каким густым воздухом дышат эти подводные твари,

Сразу меняется все, когда оттуда проникнешь сюда, к легкому воздуху, которым дышат подобные нам существа, живущие здесь, в нашей сфере,

И снова меняется все, когда отсюда проникнешь туда, еще выше, в иные сферы и к иным существам.

НОЧЬЮ У МОРЯ ОДИН

Ночью у моря один.

Вода, словно старая мать, с сиплой песней баюкает землю,

А я взираю на яркие звезды и думаю думу о тайном ключе всех вселенных и будущего.

Бесконечная общность объемлет все,—

Все сферы, зрелые и незрелые, малые и большие, все солнца, луны и планеты,

Все расстоянья в пространстве, всю их безмерность,

Все расстоянья во времени, все неодушевленное,

Все души, все живые тела самых разных форм, в самых разных мирах,

Все газы, все жидкости, все растения и минералы, всех рыб и скотов,

Все народы, цвета, виды варварства, цивилизации, языки,

Все личности, которые существовали или могли бы существовать на этой планете или на всякой другой,

Все жизни и смерти, все в прошлом, все в настоящем и будущем —

Все обняла бесконечная эта общность, как обнимала всегда

И как будет всегда обнимать, и объединять, и заключать в себе.

 ПЕСНЯ ВСЕХ МОРЕЙ И ВСЕХ КОРАБЛЕЙ

1

Сегодня отрывистый речитатив

О кораблях, бороздящих моря, над каждым флагштоком свой стяг или вымпел,

О безымянных героях на кораблях, о волнах вздымающихся сколько хватает глаз, от горизонта до горизонта,

О несущихся брызгах, о трубных гудящих ветрах,

Нынче слагается песнь для моряков всех наций,

Рокочет, как тяжкий вал.

О морских капитанах, молодых или старых, и о помощниках капитанов, о всех бесстрашных матросах,

О тех немногих, избранных, скупых на слова, кого судьба не в силах удивить, а смерть испугать,

Молва о верно избранных тобой, старый океан, отличенных тобой,

Море, отбирающее род из поколения в поколение и объединяющее нации,

Вскормленных твоей грудью, стойкая старая няня,

Неукротимых и непокорных, как ты.

(Всегда герои на воде и на суше, в первый и в сотый раз,

Всегда род сохраняется, он немногочислен, но достаточен, чтобы зерно не погибло.)

2

Гордо развеваются, о море, твои яркие флаги наций!

Развеваются, как всегда, пестрые вымпелы и сигналы!

Но ты хранишь для себя и для души человека один флаг, отличный от всех прочих,

Священный для каждой нации, эмблему человека, торжествующего над смертью,

В память всех храбрых капитанов, всех бесстрашных матросов и помощников капитанов

Медленно спускается флаг,

Вспоминая о них, исполнявших свой долг, смелых капитанах, молодых или старых,

Вечный, всеобщий, слабо колеблемый ветром, флаг всех бесстрашных моряков,

Всех морей, всех кораблей.

 НОЧНОЙ ПАТРУЛЬ

Шторм, страшный шторм, валы, высоко взлетающие,

Неумолкающий рев бури, биения грома глухие, отдаленные,

Взрывы демонического хохота судорожно-пронзительные и раскатистые,

Волны, воздух, полночь, удары их триединые, яростные,

Во тьме — молочно-белые гребни волн падающие,

Над галечной отмелью и песчаной косой — снежные вихри жалящие,

Там, во мраке, сквозь ветра восточного дыхание мертвящее,

Сквозь водовороты режущие, брызги бессонные, движенье беспрестанное.

(Что вдали? Крушение? Или сигнал красный, мигающий?)

Мимо дюн песчаных, заснеженных, туда, в сторону дня приходящего,

В краю полночном, меж молочно-белых гребней падающих,

Ровной цепью, медленно, сквозь рев и хрипы, никогда не ослабевающие,

Скользят огни неясные, тусклые, борющиеся один на один с тьмой отступающей,

Но свирепо и триедино за ними наблюдающей.

 ЗА МОРСКИМ КОРАБЛЕМ

За морским кораблем, за воющим ветром,

За бело-серыми парусами, натянутыми на реи,

За ними — мириады, мириады волн спешащих, вытягивающих свои шеи,

Обрушивающих одна за другой громады свои на след корабля.

Волны океана пузырящиеся, клокочущие, беспечно вздыбливающиеся,

Волны, вздымающиеся волны, светлые, несогласные, властные волны,

Бурлящие водоворотами, смеющиеся и веселые, выгибающиеся дугами

Там, где огромное судно, лавирующее меж гребней, движется по поверхности,

Волны большие и малые, тоскливо взмывающие над ширью океана,

Волна, пробуждающая корабль, вспыхивающая и резвящаяся под солнцем,

Многоцветная армада в ореоле бесчисленных брызг и клочьев пены,

Спешащая за величественным и быстрым кораблем, спешащая по морским просторам.